Киевлянка Ирина ХОРОШУНОВА в дневнике 1942 года: «Пишу и боюсь писать. Рядом всегда стоит призрак гестапо»

27 ноября 1942 года, среда.

Не выходят из головы студенты драматического отдела консерватории. Я встретила вчера их всех. Они шли вместе, тихие, совсем не такие веселые, как всегда. Вчера они все получили повестки на отправку в Германию. Получили восемьдесят процентов драматического отделения и четыре человека по музыкальному отделу. Администрация консерватории решила, что это начинается организация ликвидации консерватории.

О мединституте ничего не знаем, идет отправка их в Германию, а слух о том, что едет пока только первый курс, не оправдывается.

9 часов вечера.

С утра только зам. директора ходил в штадткомиссариат, а студенты ждали. Там ему сказали, что, хотя распоряжения о закрытии консерватории нет, все равно студенты должны ехать, потому что сейчас для заселения рабочей силой оккупированной части Франции нужно сто тысяч человек. По Киеву ли, по Украине ли? Это все равно. Ясно, что немцы вывезут все мало-мальски трудоспособное население от нас во Францию, в Германию, в Африку, на Северный полюс, куда угодно. Оттуда рабсилу к нам. Лишь бы разобщить людей и тем пред­от­вра­тить всякую возможность сопротивления им.

Нюся в ужасном настроении от сознания полной невозможности чем-либо помочь студентам.

В консерватории студенты, чувствуя в ней своего человека, спросили ее, что же им делать. И тогда, не зная наверное, нет ли среди них провокатора, Нюся прямо сказала: «Ищите наших партизан».

В консерватории тишина. Если вчера еще из всех классов доносились пение и музыка, то сегодня консерватория словно умерла. Нюся и Элеонора Павловна совсем осунулись. На лицах у них выражение горя, оттого что они ничем не могут помочь.

Да, настроение ужасное. И нет сил бороться с этим настроением. Сознание, что это начало немецкого конца, помогает, правда, не терять надежды на всеобщий благоприятный исход. Но как пережить это время? Поки сонце зійде, роса очі виїсть.

Пишу и боюсь писать. Рядом всегда стоит призрак гестапо. Записки держу в сарае под землей в железной коробке. А последние листки, которые пишутся, держу в книгах, чтобы не попали, не дай бог, в руки каким-либо врагам.

Мы живем, как животные, в грязи, в копоти, в холоде. Мы только работаем с трудом, спим и едим. Наши самодельные печи дымят и коптят. И люди, черные от не­до­едания, копоти и ужасного настроения. В библиотеке нестерпимо холодно. По кни­го­хранилищу теперь совсем беспрепятственно гуляет ветер, который свистит и воет уже три дня. Холод пронизывает нас насквозь. И кажется совершенно бессмысленной работа, которую мы делаем. Мы устанавливаем чего не хватает на полках после варварского расхищения фондов первыми немцами при Полуляхе. Но все же нас держат, платят нам деньги. И каждый день мы все же что-нибудь да несем домой из роскошных продуктов: голые окровавленные кости, или плохой маляс, или мерзлую капусту. А сегодня мы даже получили по три коробки спичек. И часто ловлю на лице Бенцинга выражение жалости, смешанной с пренебрежением.

2 декабря 1942 года, среда.

На прошлой неделе передавали, что немцев отогнали на семьдесят километров от Сталинграда и обратно забрали Калач и еще одну станцию, названия которой я не могла разобрать. Очень забивают Москву, и слушать трудно. Это становится все опаснее, а свет был случайно. Немцы уже передают опровержение советских сообщений о том, что немцы потеряли под Сталинградом сто тысяч человек. В немецких сводках совсем пусто. Но, значит, наши на­­ступают?

В народе масса слухов, легенд о партизанах. Многие из них кажутся просто нереальными, многие носят следы народного фольклора. И, скорее всего, иначе как легенды их даже трудно воспринять. Но и это не важно. Два момента важны для нас: очевидно, есть действительно регулярные партизанские части и, второе, это стремление народа к тому, чтобы они действительно были. И пусть в этих рассказах о добрых красноармейцах (таких больше всего), сказывается, скорее всего, желание толпы утолить голод наряду с более высокими стремлениями, отрадно то, что народ создает этим сказочные повести о возвращенных партизанами коровах или о накормленных голодных. И что все эти рассказы проникнуты симпатией к партизанам. И партизаны в них выступают всегда в образе красноармейцев.

Самое же главное событие последнего времени, донесшееся до нас, — это вооруженный протест французов в оккупированной Франции. Они выступили против оккупантов, принуждавших их воевать на стороне немцев. А когда увидели, что силы их малы, затопили сами свой флот. По поведению немцев нельзя сказать, что дела их плохи. Также идет их и наша жизнь. Они ремонтируют себе квартиры и скупают ковры. А нам пока без перебоев (хоть бы не сглазить!) регулярно выдают наши 267 грамм «бриллиантового» хлеба в день и четыре раза в месяц по 200 граммов мяса.

Упорно не везет нашей Дунечке. Она все ходит по селам за продуктами. На этих днях была в Обухове и Триполье. Там продала старые Павлушины Галоши, кое-что купила, кое-что родичі дали. На обратном пути немец отобрал у нее половину сала из ее трехсот грамм. А в Киеве вчера решила она продать немного пшена, чтобы купить мыла. Так полицейские все у нее отобрали. Она плачет, потому что им очень тяжело, а я почти не могу им помочь, старая она и больная. Павлушину же бригаду маляров в Затоне за неимением материалов отправили в столярный цех. А какие из них столяра? Так что работы нет, и есть нечего.